Высокие статистические технологии

Форум сайта семьи Орловых

Текущее время: Вт мар 19, 2024 12:06 pm

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 2 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Фурсов и Козлов о романе "Чего же ты хочешь?" Кочетова
СообщениеДобавлено: Чт фев 03, 2022 3:24 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11255
О романе "Чего же ты хочешь?"
К 110-летию Всеволода Кочетова - беседа Андрея Фурсова с писателем, редактором "Роман-газеты" Юрием Козловым

Андрей Фурсов. В канун юбилея писателя Всеволода Кочетова хотелось бы вспомнить в первую очередь его роман "Чего же ты хочешь?", вышедший в свет в 1969 году. Это был роман-предупреждение: Кочетов, описывая определённые слои советского общества, пытался предупредить это общество и, прежде всего, правящие группы номенклатуры о негативных тенденциях. Ясно, что либералы сразу же набросились на автора, было написано несколько пародий на роман. Власть не заступилась за Кочетова, хотя и одёрнула активных критиков. Тем не менее дискуссию вокруг романа власть решила не организовывать.
После выхода романа в журнале "Октябрь" он был напечатан отдельной книгой только в Белоруссии, благодаря личному содействию Петра Машерова. Тираж быстро закончился, причём говорили, что его скупили специально. Это единственное книжное издание романа "Чего же ты хочешь?". В шеститомном собрании сочинений Кочетова этого произведения нет. И вот вы, Юрий Вильямович, в двух номерах "Роман-газеты" переиздали этот роман. Что вас подвигло к этому?

Юрий Козлов. Андрей Ильич, в литературе есть произведения, которые я называю пророческими. Бывает, что авторы совершенно разных взглядов, разного художественного уровня, экстраполируя свой жизненный опыт на какую-то ситуацию, которая их исключительно волнует, создают произведения, которые по своему звучанию и значению оказываются выше всего того, что писал тот или иной автор. И принцип "Роман-газеты", которой я руковожу более 20 лет, — найти такие произведения и довести до современного читателя. Помимо романа Всеволода Кочетова, это, например, роман Валентина Иванова "Жёлтый металл".

Андрей Фурсов. Замечательная вещь!

Юрий Козлов. И судьба его похожа на судьбу романа Кочетова.

Андрей Фурсов. Да, и его изъяли из книжных магазинов. А что там было такого?

Юрий Козлов. Иванов описал ситуацию в золотодобыче начала 1950-х годов, криминальные цепочки торговли золотом. Он показал, что во многих людях сидит страсть к наживе, и ни советское воспитание, ни моральный кодекс строителя коммунизма не останавливают их, когда они оказываются рядом с золотом. Тут с ними происходит что-то страшное: они не могут удержаться от того, чтобы не начать воровать, обогащаться. Иванов показал, какие люди, с какими характерами были к этому максимально склонны, как это постепенно разрасталось и охватывало всё большее число людей, особенно в наших южных республиках.

Андрей Фурсов. Он показал схемы, истоки теневой экономики.

Юрий Козлов. При этом и к роману Иванова, и к роману Кочетова есть претензии в художественном плане...

Андрей Фурсов. Согласен, в художественном плане можно предъявлять претензии. Но когда это делают люди из того лагеря, где славят Акунина, Дмитрия Быкова, Улицкую, Алексиевич и прочих графоманов, то почему-то никто не говорит о том, что это бездарная литература! А Кочетов был советским писателем, а не графоманом, и поднимал очень важные социальные темы. А его клюют именно за то, что «это плохая литература».

Юрий Козлов. В основном клюют за способ построения сюжета. Он «обвиняется» в том, что у него идея часто идёт впереди художественного образа, что он сбивается на публицистику, когда просто устами героев излагает свои мысли, что нет глубокого проникновения в характер, как у Достоевского.
Но всё это совершенно несопоставимо с теми сюжетными провалами и отсутствием сюжета в нынешних произведениях, которые выдвигаются на премии, подаются как лидеры продаж и властители дум.

Андрей Фурсов. Да там вообще ничего нет от писательства, ведь писательство — это личность. В случае с Кочетовым это совершенно очевидно. Против него с либерального фланга советской интеллигенции неслись обвинения в том, что он обслуживает советскую власть. Но это ошибка. Он был критиком вырождения советской власти. В своём неоконченном романе "Молнии бьют по вершинам" он как раз показал разложение верхних кадров системы. Его претензии к власти были именно такого порядка.
Кто-то из недавних критиков сравнил роман Кочетова "Чего же ты хочешь?" с фильмом "Спящие", поскольку и там, и там речь идёт о «пятой колонне». А сразу после выхода первых глав романа, 22 сентября 1969 года Твардовский записал в дневнике, что устами старшего Самарина (это отец главного героя, Феликса) Феликсу разъясняется, что едва ли не главным условием нашей победы была ликвидация «пятой колонны» в 1937–1938 годах. Твардовский с этим категорически не согласен. А вот враг России Черчилль по этому поводу писал, что одна из главных причин победы Советского Союза в Великой Отечественной войне — это то, что Сталин и его команда в канун войны уничтожили «пятую колонну». То есть то, что так не нравилось Твардовскому, Черчилль отнёс к главным факторам победы.
Возвращаясь к Кочетову, хочу подчеркнуть, что он не обслуживал режим в отличие, кстати, от очень многих так называемых либеральных писателей 1990-х и нулевых годов, которые не просто режим обслуживали, а конкретных олигархов. Кочетов был другим. Он был идейным человеком, безусловно. Он полагал, что одна из самых опасных тенденций — это разложение номенклатуры. В романе он указывает на источник тех процессов, которые идут в интеллигенции, поскольку так называемая либеральная интеллигенция у нас никогда не была самостоятельным игроком. Она всегда была частью фракции либеральной номенклатуры. Поэтому схема "либеральная интеллигенция против консервативной власти" — схема ложная. На самом деле шло противостояние двух фракций номенклатуры. Одну называют охранительно-консервативной, другую — либеральной. Хотя либерализм этой либеральной номенклатуры заключался в том, чтобы потреблять больше, чем положено по рангу, и чаще ездить на Запад. И борьба журналов "Октябрь" (главный редактор — Кочетов) и "Новый мир" (главный редактор — Твардовский) — это проекция борьбы двух групп номенклатуры.

Юрий Козлов. Согласен. Но я хочу вернуться к Кочетову как к художнику. Писатель, который искренне во что-то верит, имеет свою систему убеждений и соотносит эту систему убеждений с текущим моментом, даже поднимается в своей критике, замахивается на то, на что ему как-то замахиваться и не положено, всегда неудобен. Причём он ещё более неудобен, когда он союзник власти.
Кочетов брал лучшее, что было в коммунистической идее, и старался донести это до читателей. Он апеллировал и к народу, и к власти. В романе "Секретарь обкома", написанном в 1959–1961 годах, главный герой — человек, который, будучи у власти, живёт народными интересами. Это настоящий народный руководитель, вся его деятельность направлена не на собственное обогащение, а на то, чтобы жизнь народа стала лучше. Но и за тот роман Кочетов попал под критику. Его критиковали и за произведения о рабочих...

Андрей Фурсов. За роман "Братья Ершовы", например.

Юрий Козлов. Да, там художественно показано, как социалистическая идея должна воплощаться в жизнь. Кочетов как бы давал власти определённые матрицы, побуждая её к тому, чтобы она следовала своим же провозглашённым идеям. И это у многих вызывало недовольство.

Андрей Фурсов. Естественно! Ведь в середине 1950-х годов, после смерти Сталина, стало ясно, что номенклатура начинает превращаться из класса «в себе» в класс «для себя». Это не «обуржуазивание», как пишут некоторые, поскольку пока нет капитализма, «обуржуазивания» быть не может. Но происходил отрыв номенклатуры от народа, превращение её в замкнутую социальную группу. А Кочетов предъявлял номенклатуре претензии с позиций идеала и с позиций официальной идеологии, что для номенклатуры было очень неприятно. А вот нынешнему правящему слою невозможно предъявить какие-то претензии в плане идеалов. «Да, вот мы такие…», — скажут они, и всё. В этом отношении советский строй был очень уязвим, потому что провозглашалось одно, а на деле зачастую было другое.
Уже в 1930-е годы Сталин понимал, что бюрократия рано или поздно станет инструментом империализма по эксплуатации советского населения. Только Сталин полагал, что сможет решить этот вопрос «чистками»…

Юрий Козлов. «Чистками» и созданием вертикальных лифтов, когда идут люди снизу и меняют зажравшуюся верхушку.

Андрей Фурсов. Сталин прекрасно понимал опасность перерождения номенклатуры, но с 1945 по 1953 годы кольцо номенклатуры вокруг него всё больше и больше сжималось, и у него практически не оставалось пространства для манёвра. Он попытался вырваться из тисков в 1952 году, на XIX съезде, — не получилось. Потом он на Пленуме ЦК КПСС пытался исправить ситуацию, но после этого очень быстро умер. И вся та молодёжь, которую он провёл через Пленум, была выброшена старшими товарищами. Начался стремительный процесс превращения верхнего слоя номенклатуры в то, что Сталин называл «проклятой кастой». И Кочетов видел все эти процессы, описывал их в романе "Чего же ты хочешь?".
Очень интересно, как Кочетов сюжетно решил этот вопрос. Группа из четырёх человек едет в Советский Союз прощупать ситуацию, такая разведка боем. В группе американская церэушница, ещё один молодой церэушник, старый русский эмигрант, служивший когда-то Гитлеру, и немец, бывший эсэсовец. Этот немец рассуждает так: «В сорок первом году, как оказалось, немцы плохо знали русских, их коммунистическую систему. Сейчас против них объединились лучшие силы этого мира. Весь опыт прошлого изучается, слагается воедино, и то, что было невозможным четверть века назад, должно обязано быть осуществлено ныне, в не слишком отдалённые годы». Русским надо противопоставить организацию, создать умную программу. В соответствии с ней он и другие представители Запада «пойдут в Россию не с топорами, не с виселицами, а под хоругвями идей добра, братства народов». Далее он вспоминает слова Розенберга: «Надо истребить, до конца, до ровного, гладкого места всё русское. Тогда будет истреблён и коммунизм».
Перед поездкой группа получает инструктаж в Лондоне, где им говорят следующее: «Мы обязаны покончить с коммунизмом, иначе он уничтожит нас. Немцы проиграли потому, что предварительно не расшатали советскую систему. Лучшие умы Запада работают сегодня над проблемами предварительного демонтирования коммунизма и в первую очередь современного советского общества. Направление главного удара — идеология. Мы исключительно умело использовали развенчание Сталина. Развенчанный Сталин — это точка опоры для того, чтобы мы смогли перевернуть коммунистический мир». Вспоминаю, как «хромой бес перестройки» Яковлев признавался, что его задача была сначала ударить Лениным по Сталину, затем Плехановым по Ленину, а затем смести социализм вообще.
Ещё одну линию очень чётко проводит Кочетов, когда речь заходит об эстетике. Один из этой четвёрки говорит, что нужно сломать строгую коммунистическую эстетику, размыть её. И альтер-эго Кочетова — писатель Булатов — объясняет, что вместе с коммунистической эстетикой они размывают и идеологию. Этот момент очень хорошо описан. Причём Кочетов показывает и либеральную часть интеллигенции, и так называемую русофильскую в лице Саввы Богородицкого. Я думаю, что его прототипом был Владимир Солоухин, такой гротесковый Солоухин.

Юрий Козлов. Скорее всего.

Андрей Фурсов. Ещё один важный момент. Одна из «героинь» этой книги, церэушница Порция Браун, говорит, что надо уводить молодых людей от общественных интересов в мир сугубо личный, альковный. «Так ослабнет комсомол, в формальность превратятся их собрания, их политическая учёба. Всё будет только для видимости, для декорума, за которым пойдёт личная, сексуальная, освобождённая от обязательств жизнь. А тогда в среде равнодушных, безразличных к общественному, которые не будут ничему мешать, возможным станет постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях таких людей, которым больше по душе строй западный, а не советский, не коммунистический. Это процесс неторопливый, кропотливый, но пока единственно возможный. Имею в виду Россию. С некоторыми другими социалистическими странами будет, думаю, легче. Уже несколько лет в некоторых из них идёт экспериментальная работа».

Юрий Козлов. Андрей Ильич, это очень интересно, всё это так. Но вот я хотел бы порассуждать на тему, насколько Кочетов был национально русским писателем. Он относился к той плеяде людей, которых можно назвать патриотами социального строя.

Андрей Фурсов. Это были советские патриоты.

Юрий Козлов. Именно так. Для них был важен советский социальный строй. Кочетов ясно видел это либеральное наступление, видел разрушение коммунистической эстетики, внедрение уродливых "норм" в поведение людей, стремление к вещизму. Но он считал, что эту идею можно исправить, если вернуться к чистоте учения, к его идеальной форме. И он не видел, как мне кажется, в национальных особенностях русского народа того, что сейчас вышло на первый план. Тот социальный строй был разрушен, Советского Союза больше нет. И сейчас уже взялись за русское самосознание, за те глубинные вещи, которые отличают русский этнос от европейских, от азиатских.

Андрей Фурсов. И мы буквально только что процитировали строки из романа Кочетова, где он приводит слова Розенберга: «чтобы истребить коммунизм, надо истребить всё русское».

Юрий Козлов. Да, сейчас идёт наступление на русский генотип, на то, что отличает русского человека. Причём русский человек, мы с вами, даже сами можем этого не осознавать. Но есть какие-то вещи, которые для нас работают как «свой-чужой».

Андрей Фурсов. Причём, это не вопрос крови, а вопрос культуры.

Юрий Козлов. Да. Собственно, почему и капитализм у нас не складывается.

Андрей Фурсов. Дело в том, что Россия имманентно антикапиталистическая страна. Хозяйство в России было такое, что при урожайности сам-3 и сам-4 невозможно было выжить в одиночку.

Юрий Козлов. Ещё и при таких расстояниях.

Андрей Фурсов. Совершенно верно!

Юрий Козлов. То, что сравнивают роман "Чего же ты хочешь?" с фильмом "Спящие", — не удивительно, какие-то вещи здесь угаданы. Хотя, конечно, к этому фильму тоже очень много предъявляется претензий.

Андрей Фурсов. Но в фильме очень хорошо показано: вот он, враг. Поэтому и была такая истерика.

Юрий Козлов. Сохранение русских основ, русского менталитета возможно через культуру. И если бы это получало поддержку, как-то отражалось бы в государственной политике, это был бы совершенно другой разговор.

Андрей Фурсов. Согласен. Ещё один очень интересный момент в романе Кочетова, очень сильное место; я думаю, что именно поэтому Суслов не стал заступаться. Правда, за Кочетова заступился Шолохов. Вот этот момент. Когда старший Самарин говорит Феликсу «вот какая вы молодёжь, чего вы хотите», тот ему отвечает: «Зачем же молодёжь-то винить, отец?! Вините, дорогие товарищи взрослые, себя. Вините тех дядей, которые позволяют тратить народные деньги на постановку пустопорожних, бесталанных фильмов. Тех тётей, которые пишут об этих фильмах восторженные рецензии, сбивая зрителей с толку. Почему вы открыли дорогу всему этому? Испугались, видимо, что вас обвинят в консерватизме, догматизме... И сейчас, если хочешь, вы на серёдке-половинке — и не консерваторы, и не либералы, и от вас, в общем-то, от таких половинчатых, растерянных, всем тошно». Другое дело, что старший Самарин таким не был, но Феликс имеет в виду, что происходившее с молодёжью в 1950-е–1960-е годы отражало изменения в старшем поколении. Кочетов на это указал. Власть в этом отношении была не глупа, она уловила этот заход Кочетова, поняла, что идейно Кочетов стоял на пути номенклатуры, превращающейся в класс. Поэтому он становился автоматически суперврагом либеральной интеллигенции и, естественно, недругом номенклатуры, которой он говорил: «Не туда идёте!»
К тому же Кочетов прямо указал на ту западноевропейскую коммунистическую партию, которая первой сдаст дело Маркса — Энгельса — Ленина. Это Итальянская коммунистическая партия. В романе есть такой персонаж — Бенито Спада. Я думаю, что прототипом был итальянский литературовед, состоявший в Компартии Италии, Витторио Страда. Но опять же это такой гротесковый образ, с помощью которого очень хорошо показана идейная эрозия. И вообще, весь этот роман — об идейной эрозии советского общества. Это роман-предупреждение, роман-вопрос: "Чего же ты хочешь?". Потому что если ты хочешь этого, то закончится всё очень-очень плохо… И действительно, прошло менее четверти века после выхода романа, и Советский Союз развалился, точнее, его развалили те самые люди, о которых писал Кочетов: «постепенное продвижение к руководству в различных ведущих организациях таких людей, которым больше по душе строй западный…» Тут я вспоминаю Горбачёва, Шеварднадзе, Яковлева, хотя это лишь фронтмены, те, кто на первом плане, а за ними стояла целая когорта людей, которые считали, что социализм изжил себя и нужно вливаться в западный мир. Удивительно только вот что: как эти люди при всей их ушлости, хитрости, изворотливости поверили в то, что западные верхушки посадят их с собой за один стол, на равных? Нужно обладать очень странным сознанием, чтобы поверить, что те, кто 400–500 лет рулят миром, этих выскочек посадят за один стол. А им, в лучшем случае, дали корзину печенья, банку варенья и возможность рекламировать пиццу.

Юрий Козлов. Кочетов, который все эти вещи очень чётко понимал, предвидел, тем не менее, не показал в своём произведении (наверное, и невозможно это было сделать), как, собственно, этот процесс можно остановить, как вернуться к той идеальной конструкции, которая была в его сознании. Он апеллировал к лучшим чертам в человеке. И здесь он выходил на проблему, над которой лучшие человеческие умы бились многие тысячи лет. И они не находили идеальной гармонии между государством и человеком, между распределяемыми благами и культурным уровнем. Эти вещи, видимо, нерешаемы в человеческой цивилизации. И с этой точки зрения роман очень интересен.

Андрей Фурсов. Я думаю, дело не в том, что они нерешаемы в человеческой цивилизации. Но ни те, кого мы называем либералами, ни те, кого мы называем охранителями-консерваторами, не смогли разработать модель выхода Советского Союза из структурного кризиса.

Юрий Козлов. Сталин пытался решить этот вопрос, разрабатывал экономические вопросы, развивал артели, потребкооперацию…

Андрей Фурсов. Сталин понимал, что для того, чтобы система развивалась, она должна стать мировой. И он действительно пытался создать мировую социалистическую систему с единой валютой. То есть, социалистическая система может реально сосуществовать с капиталистической, если она не автаркична, но относительно закрыта. Но она гибнет, как только начинает интегрироваться в Западный мир. Что произошло после Сталина? Все идеи о создании социалистического мирового рынка были выброшены, и началась интеграция в мировую капиталистическую систему. Первым тезис о возможности мирного сосуществования стран с различным социально-экономическим строем сформулировал Маленков в 1953 году. Хрущёв его раскритиковал за это, но в 1956 году сказал то же самое. И дальнейшая эволюция шла так: каждый новый правитель Советского Союза — это ещё большая интеграция в мировую капиталистическую систему. Никогда не забуду, как слушал тронную речь Андропова, ставшего генсеком. Андропов сказал: «Пусть империалисты нас не боятся. Если они нас не тронут, то и мы их не тронем!» То есть, это оливковая ветка, «ребята, давайте жить дружно!»

Юрий Козлов. Возвращаясь к Кочетову, хочу отметить, что главное, что в его романе присутствует — это масштаб личности. Личности, которая может осознать интересы общества, интересы государства, которая может проанализировать ситуацию, в которой оказалась страна и народ, и предпринять какие-то действия. В этом плане к Сталину можно предъявлять разные претензии, но к масштабу его личности никаких претензий предъявить нельзя.

Андрей Фурсов. Как сказал Шолохов, возражая кому-то: «Да, был культ, но была и личность!»

Юрий Козлов. Так и про Ленина Маяковский писал: «Он в черепе сотней губерний ворочал». Я считаю, что социализм, Советский Союз — это альтернативная цивилизация. Но в тяжёлый момент позднего СССР не оказалось таких личностей, не оказалось человека, который мог бы на себя взять всю ответственность. Наверху были посредственные люди, и когда на них посыпались материальные блага, у них начала формироваться совершенно другая психология. Жёлтый металл, о котором писал Иванов, так или иначе стал их облучать, и мы пришли к тому, к чему пришли.

Андрей Фурсов. Беда в том, что с какого-то момента не просто личности не оказалось, а сама система начала порождать именно такой тип личности.

Юрий Козлов. Пошёл отрицательный отбор.

Андрей Фурсов. И связано это было с отказом от рывка в посткапиталистическое будущее. Причём в 1970-е–1980-е годы в плане научно-технического развития Советский Союз демонстрировал совершенно фантастические результаты, а в социально-экономическом и политическом плане была деградация. Наличие на верхних этажах власти таких, как Шеварднадзе, Яковлев, Горбачёв, — это приговор системе.

Юрий Козлов. И человек, который попадал туда с какими-то идеями, хотел что-то сделать, в лучшем случае адаптировался, а в худшем — подвергался насмешкам, его держали за идиота.

Андрей Фурсов. В этом плане роман Кочетова не только предупреждение, это глас вопиющего в пустыне…

Юрий Козлов. Но при этом у него был ошеломительный успех, его читали буквально все.

Андрей Фурсов. Журнал "Октябрь" невозможно было достать…

Юрий Козлов. Я заканчивал 10 класс, когда вышел этот роман. И я помню, что его читали и школьники, и рабочие, и интеллигенция, в том числе творческая интеллигенция. Он затронул что-то такое, что в той или иной степени волновало каждого советского человека. Другое дело, что он, может быть, не дал каких-то рецептов, ясной программы или хотя бы ориентиров, как выйти из ситуации. Но он это показал, все взволновались, все это почувствовали. А реакция системы — гасить подушками, завалить ватой, заткнуть и убрать роман, не обсуждать его — это уже был приговор самой системе. И это чувствовал, понимал сам Кочетов.

Андрей Фурсов. Ясно, что Кочетов, как советский человек, как идейный коммунист, переживал это как свою личную экзистенциальную драму.

Юрий Козлов. Так и надо оценивать этот роман

Андрей Фурсов. Я прочёл роман в 1970-е годы. И некоторые мои знакомые говорили, мол, это перебор, он сгущает краски… Но прошло всего 15 лет и оказалось, что краски-то он не сгущал, а оказался пророком.

Юрий Козлов. Сейчас советская система живёт только в воспоминаниях людей, но интерес к прошлому растёт. Особенно в связи с крахом нового миропорядка, с осмыслением места России. И всё больше и больше талантливых писателей начинают об этом писать. В этом я вижу возрождение русской литературы. И пусть даже этих писателей критикуют, пусть их считают ретроградами, что они не художественны, что ведут читателя в какой-то тупик. Но я так не считаю! Это направление в нашей литературе набирает силу, становится действенным. Оно понимается читателем, читатель его поддерживает.

Андрей Фурсов. Согласен. По мере того, как мир заходит в тупик, становится всё яснее, что исторически единственной альтернативой капиталистической системе был очень недолго просуществовавший социалистический строй. Причём достижением советской цивилизации было не только нечто вещественное (корабли, космические аппараты и так далее), но и человек-творец, который мог всё это создать. Главное достижение советской цивилизации — энный процент людей-творцов. Неслучайно постперестроечная публика устами Фурсенко заявляла, что, мол, это был порок системы — создание человека-творца, а нам нужен потребитель.

Юрий Козлов. То есть гниль шла не снизу, она шла сверху.

Андрей Фурсов. Конечно, рыба гниёт с головы. Кочетов это очень хорошо показал. И я хотел бы, чтобы наш читатель прочёл роман "Чего же ты хочешь?".
Вообще, есть целый ряд советских писателей, сейчас забытых. Например, замечательный писатель Николай Шпанов, о котором ушлый Юлиан Семёнов сказал, что это единственный советский писатель, у которого можно научиться глобальному видению. Люди моего поколения знают с детства его приключенческие романы "Война «невидимок»", "Первый удар". А у него есть ещё два романа о войне: "Поджигатели" и "Заговорщики". Есть ещё писатель, которого наша либеральная публика ненавидит, пожалуй, даже больше, чем Кочетова. Это Иван Шевцов, автор романа "Тля". Эти писатели интересны не только как литераторы, но и как исследователи эпохи. То, о чём написал Кочетов, — это не только вчерашний день, но и день сегодняшний в его развитии.

2022-02-03

https://zavtra.ru/blogs/o_romane_chego_ ... yandex.com


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Re: Фурсов и Козлов о романе "Чего же ты хочешь?" Кочетова
СообщениеДобавлено: Чт фев 10, 2022 9:17 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11255
Уроки Гражданской войны век спустя
№15 (31218) 11—14 февраля 2022 года
4 полоса
Автор: Юрий БЕЛОВ.

По роману Всеволода Кочетова «Угол падения»

Роман «Угол падения» занимает в творчестве Всеволода Кочетова (1912—1973 гг.) особое место. В нём вскрыты истоки и причины формирования «пятой колонны» в Советской России в 1919 году, когда Западный фронт со стороны Белой армии (командующий — генерал Юденич) был признан ЦК РКП(б) и Советом Обороны самым опасным для молодой Советской республики. Возникла прямая угроза захвата белогвардейцами при участии британского флота крупнейшего военно-промышленного цен-тра страны и политического символа социалистической революции в России — Петрограда. Понятия «пятая колонна» тогда не существовало, но её суть предельно чётко выразил Ленин — «организованное предательство».

«Угол падения» — роман политический. Он вышел в 1972 году, в год пятидесятилетия окончания Гражданской войны. Стоит обратиться к её причинам в год столетия её окончания.

Идеологический пролог

Мы не претендуем на литературоведческий анализ романа Всеволода Кочетова. Наша цель иная — выделить важнейшие, на наш взгляд, вопросы его идейно-политического и нравственного содержания. Они помогут навести на главные причины трагедии Гражданской войны. Но прежде чем приступить к намеченной работе, обратимся к ряду положений из ленинских источников. Они послужат идейным прологом нашего анализа романа.

Из предисловия к изданию речи «Об обмане народа лозунгами свободы и равенства» (1919 г.):

«На деле всё решает исход борьбы пролетариата с буржуазией, а промежуточные, средние классы (в том числе вся мелкая буржуазия, а значит, и всё «крестьянство») неизбежно колеблются между тем и другим лагерем.

Речь идёт о присоединении этих промежуточных слоёв к одной из главных сил, к пролетариату или буржуазии, ничего иного быть не может.

...Диктатура пролетариата не есть окончание классовой борьбы, а есть продолжение её в новых формах.

...Диктатура пролетариата есть особая форма классового союза между пролетариатом, авангардом трудящихся и многочисленными непролетарскими слоями трудящихся (мелкая буржуазия, мелкие хозяйчики, крестьянство, интеллигенция и т.д.), или большинством их, союза против капитала, союза в целях полного свержения капитала, полного подавления сопротивления буржуазии и попыток реставрации с её стороны, союза в целях окончательного создания и упрочения социализма. Это — особого вида союз, складывающийся в особой обстановке, именно в обстановке бешеной гражданской войны, это союз твёрдых сторонников социализма с колеблющимися его союзниками, иногда с «нейтральными» (тогда из соглашения о борьбе союз становится соглашением о нейтралитете), союз между неодинаковыми экономически, политически, социально, духовно классами» (выделено мной. — Ю.Б.).

В данном ленинском определении пролетарской диктатуры раскрыта её суть как союза трудящегося большинства в борьбе с ничтожным паразитирующим эксплуататорским меньшинством. Эта идея ничего общего не имеет с вульгарно примитивным, карикатурным её толкованием идеологами и пропагандистами существующего в России олигархически-чиновничьего режима, а именно: кто против пролетарской диктатуры, тому пуля или виселица. Немало имелось тех, кто был не «за» и не «против», колебался, держался нейтралитета. И с ними налаживала союз Советская власть.

Всеволод Кочетов в художественной форме своего романа показал, что сказанное никоим образом не было присуще белогвардейцам, стремившимся реставрировать буржуазно-помещичью диктатуру. Читаем: «Белое нашествие многих заставит сделать окончательный выбор. Как засвистели шомпола, да как заревели коровёнки, угоняемые на прокорм солдатне, да как завыли бабы от страха, от горя, так и принялись мужички прикидывать на свои весы: на одну чашу Советскую власть (иными словами, диктатуру пролетариата. — Ю.Б.), которая наделила их долгожданной землёй, а на другую — белый порядок, установленный с возвратом золотопогонников и позабытых уже было господ». Крестьянство в громадном большинстве своём, исключая кулаков да заблуждающихся середняков и даже бедняков, сделало свой выбор — оно-то в основном и составило трёхмиллионную Красную Армию.

Не остались в стороне от выбора между Советской властью и накрепко связанной с интервентами властью российских буржуа и помещиков и бывший царский генералитет и офицерство: 40% офицеров, в большинстве своём из дворян, пошло на службу в Красную Армию. А офицеры и генералы Генерального штаба царской армии раскололись надвое: 50% возглавили красноармейские полки и дивизии и 50% — белогвардейские части. В романе В. Кочетова представлены и те и другие. Особо выделены фигуры военспецов-предателей и предателей из элитной интеллигенции, бывших на советской службе и в рядах Красной Армии.

Война не на жизнь, а на смерть

Роман Всеволода Кочетова «Угол падения» посвящён главным образом раскрытию и обезвреживанию Петроградским ЧК организованного предательства как среди военных, так и среди штатских специалистов в период наступления Юденича на Петроград. Здесь вновь вернёмся к диктатуре пролетариата, без которой не могло быть и речи о победе Советской власти, то есть власти трудящегося большинства в Гражданской войне в России 1917—1922 годов.

Об этом Лениным в «Заметках публициста» (1920 г.) сказано прозрачно ясно, без каких-либо недомолвок: «Диктатура слово большое, жёсткое, кровавое, слово, выражающее беспощадную борьбу не на жизнь, а на смерть двух классов, двух миров, двух всемирно-исторических эпох.

Таких слов на ветер бросать нельзя».

Отсюда вытекает жестокая логика Гражданской войны. Такими были все гражданские войны, известные человечеству. Видный представитель Петроградского ЧК Ян Карлович (образ собирательный) — один из главных героев кочетовского романа — так объясняет молодому чекисту Константину Осокину неизбежную жестокость Гражданской войны в Советской России: «Гражданские войны — история это хорошо знает — самые жестокие войны. Война с французами или с японцами, с немцами — дело другое... Лезут к нам, а мы-то на своей земле. Ударим по ним, они и уйдут. А куда уйдут? На свою, ихнюю землю. Никто ничего не потерял, все при своих. Если не брать в счёт убитых и раненых да сожжённые города и сёла. А гражданская война? В такой войне и мы на своей земле, и они, генералы, помещики, тоже её своей считают. Да она ведь, разобраться, и на самом деле не чужая же им. На ней каждый из них родился и вырос. Они тоже, Осокин, русские люди. Уходить ни нам, ни им, получается, некуда как на дальнюю чужбину. Значит, что? Приходится воевать до полного подчинения или истребления одной стороны другой». И, чуть помедлив, председатель Петроградского ЧК произнёс пророческую фразу: «Когда революция победит окончательно, когда у всех будет хорошая, спокойная жизнь, некоторые скажут: а чего это там понапрасну кровь людскую проливали?»

Эти некоторые объявились, и их оказалось немало, в обманную горбачёвскую перестройку. Но вернёмся к 1919 году, когда готовилось наступление Юденича на Петроград. Тогда-то и состоялся разговор Константина Осокина с командиром бригады Николаевым — бывшим царским генералом, добровольно вставшим на защиту Советской России.

«— Но скажите, товарищ командир бригады... вы знаете, сколько мы, ЧК, переарестовали и расстреляли бывших, а среди них и генералов? Об этом были сообщения в газетах...

— Вы хотите знать, как я отношусь к этому?

— Да.

— А что вам ещё оставалось? — Николаев погладил клеёнку на столе. — Ничего вам другого и не оставалось. Или вы, или вас. Жестокая, но никакими порывами добролюбия не преодолимая закономерность. Не вы, так вас бы те люди расстреляли. Притом с величайшей жестокостью, мстя за испытанный страх».

Дворянин, любящий свою Родину и потому сумевший подняться над своими узкоклассовыми интересами и стать сознательным союзником трудящегося большинства, Николаев понимал, что вместе с этим большинством он рискует лишиться жизни в случае поражения Советской власти. «Или вы, или вас» — эти слова означали для него, как для каждого красноармейца вверенной ему бригады, — «или мы, или нас». Он сделал свой окончательный выбор. Бывший царский генерал, а теперь красный командир, оказавшись в плену у белых, Николаев с достоинством и честью принял смерть. Вот как об этом сказано в романе Всеволода Кочетова. Доверенный Юденича генерал Владимиров предложил комбригу пойти на предательство в обмен на жизнь:

«— Я уполномочен предложить вам командование полком. На первых порах. Дальше возможна и дивизия. Вы возвращаетесь в семью русского офицерства, с её понятиями о чести, благородстве поступков, патриотичности порывов. Вы вновь станете уважаемым человеком, и когда придёт час полного освобождения родины от красной нечисти...

— Не будет такого часа, нет! Не обольщайтесь. Историю вспять не повернуть.

— Но для некоторых её можно оборвать на самом нежелательном для них этапе! — жёстко сказал Владимиров.

— Пуля? — Николаев взглянул на него с насмешкой.

— Петля! — Ладонь Владимирова стукнула по столу.

Выражение насмешки сошло с лица Николаева. Он знал, что его собеседник не шутит.

…...

— Тогда не мешкайте, не тяните. Готовьте свои верёвки, господа».

Нелегко, не без неизбежных жертв, складывался союз пролетарских и непролетарских слоёв трудящихся. Союз из пролетарских революционных патриотов и традиционных патриотов, которым в конце концов пришлось определяться, за какой они класс — за пролетариат или за буржуазию. Этот классовый выбор делался далеко не сразу. Поначалу истинные патриоты определялись между двумя противоположностями: кто за Россию и кто против России. В середине Гражданской войны большинство их убедилось: вожди белых — все на службе у Запада, за национальную независимость России борется только Советская власть.

Александр Куприн и другие

В Гражданской войне отстранённость от политической борьбы — за Советы или против них, этакая присущая ряду интеллигентов уединённая порядочность и честность (я за Советы и честно служу им, но я не стукач и выдавать своих бывших товарищей по институту, даже если они заговорщики, не буду) с неизбежностью жестоко мстит за себя. В романе В. Кочетова названная отстранённость и уединённая интеллигентская честность обернулись трагедией для одного из главных героев романа — Ильи Благовидова, инженера-путейца. Илья что есть сил участвовал в восстановлении мостов, взорванных белогвардейскими заговорщиками. За свою самоотверженную работу заслужил высокое доверие петроградских чекистов, чем гордился один из их руководителей ЧК Павел Благовидов, младший брат Ильи. Братья любили друг друга. Оба были морально чисты и мужественны. Но Павел руководствовался моралью борца, он был большевиком, а Илья — той общечеловеческой моралью, в которой бдительность в борьбе не на жизнь, а на смерть не имела места. Это-то и подвело старшего Благовидова.

Случилось так, что Илья посетил своего научного руководителя по институту и не мог не видеть у него в квартире многих лиц штатских, но с военной выправкой. Институтский наставник Ильи давно был на подозрении у чекистов. Но сколько ни пытались Павел Благовидов и Ян Карлович выведать у Ильи, что и кого видел он у подозреваемого в антисоветском заговоре, Благовидов-старший наотрез отказался отвечать на данный вопрос: «Я не стукач». Его молчание дорого обошлось защитникам Петрограда и самому Илье: он был замучен и убит по приказу Юденича.

Не допускал мысли Илья Благовидов, что он ложной честностью перед человеком, которому в прошлом был обязан, содействовал предательству тайных противников Советской власти, их усилиям сдать Петроград Юденичу. Не думал Илья об этом, нет, не думал, но по факту вышло, что именно этому он содействовал. В борьбе двух непримиримых сторон не может быть промежуточной позиции. Не может быть абстрактной честности, что убедительно показано Кочетовым.

Вопрос об ответственности интеллигенции за судьбу народа, страны является, пожалуй, одним из главных у Всеволода Кочетова. Интеллигенция представлена в его романе в разных социальных средах и группах. Партийная интеллигенция запечатлена в образе чекистов: Яна Карловича, Павла Благовидова, др. Рельефно дана она в образе партийных вождей: Ленина, Сталина, Зиновьева и Троцкого. Последние двое, как графически чётко показано Кочетовым, не были пролетарскими вождями. Но по митинговому красноречию, увы, воспринимались массами как страстные трибуны революции. О них ещё будет речь впереди.

Сейчас же остановимся на именитой, внёсшей свой весомый вклад в русскую культуру, интеллигенции. Об одном из её представителей, классике русской литературы Александре Ивановиче Куприне, повествует автор романа «Угол падения». Грозовой для Петрограда 1919 год знаменитый писатель, автор «Поединка», «Гранатового браслета», «Ямы», встретил в Гатчине, в своём доме с красивой усадьбой. Вёл он там замкнутый образ жизни: ни с кем никакого общения. На предложение местной Советской власти принять участие в издании городской газеты «Красный пахарь» ответил язвительным отказом: «Если красный, то какой он пахарь... Нет, увольте».

Далее по Кочетову: «Имел ли хоть какие радости Александр Иванович в своей тревожной, скрытой жизни? Имел, конечно. Дом, семья, вот эти огород и сад, где с первыми апрельскими ручьями он начал копошиться от рассвета до темноты. Иной раз добродей-сосед, грешивший, всем известно, спекуляцией, спроворивал ему из Питера, что называется, в загашнике бутыль-другую спирта. Выпив, Александр Иванович соловел и, уплывая в прошлое, вспоминал о Крыме, Ялте, о петроградских и московских ресторанах, о ресторане господина Соколова, о «своём» там местечке возле окна, выходившего разом — было оно угловое — на улицу Гоголя и на Гороховскую.

Писал ли Александр Иванович в нелёгкие для него крутые времена? Нет, не писал. Во всяком случае, ничего значительного. Так, мелкие заметочки в записную книжку. Не писалось. Не было света впереди, один мрак».

Но как только в Гатчине появились белые, Александр Иванович в первый же день их прихода предстал пред очи коменданта города генерала Глазенапа и предложил ему свои услуги в качестве редактора городской газеты, конечно же, антисоветской и антибольшевистской.

Когда красные с боями ворвались в Гатчину, писатель Куприн бежал с белыми генералами в Ямбург. Узнав об этом, Павел Благовидов сказал:

«— Жаль!.. Очень жаль!.. Пальцы грызть когда-нибудь станет, жалеючи, что не остался, что бросил свой край, свою землю, свой народ. О чём ему там писать, на чужбине? Он же всегда о русских людях писал, о тех, кто составляет русский народ. А какой русский народ в Парижах и Лондонах, куда бегут сейчас наши запутавшиеся интеллигенты? Жаль, очень жаль!» Увы, бацилла буржуазности оказалась столь сильна в классике русской литературы, что на крутом переломе истории превратила его в типичного обывателя-мещанина, которого он так талантливо развенчивал.

Ленин и питерский пролетариат

В Гражданской войне невозможно отсидеться в своём доме, остаться посередине в смертельной схватке двух сторон: пролетариата (и непролетарской массы трудящихся) и буржуазии (и всех неизлечимо больных буржуазностью).

Развязанный белыми террор против красных не мог остаться безответным. На этот счёт у Ленина — вождя пролетарской революции — не было никаких сомнений. По решению ленинского ЦК и призыву петроградского ЧК «шли и шли из улицы в улицу люди с винтовками за плечами и с наганами в руках». «Растерянно смотрели на отнятое у них,... извлечённое из тайников оружие схваченные, арестованные заговорщики». Как сказано Кочетовым: «надо было срубить голову гадине в Петрограде». Красный террор был возмездием эксплуатируемых за белый террор эксплуататоров.

Диктатура пролетариата или диктатура буржуазии (не только российской, но и мировой, начавшей интервенцию) — таков главный вопрос Гражданской войны в России. К 1919 году к большинству трудящихся пришло осознание неизбежности возврата к буржуазно-помещичьей собственности и власти в случае ослабления, не говоря уже о поражении, диктатуры трудящегося большинства — власти Советов. Всё решал Петроград, его рабочий класс, его большевики, его ЧК, его красноармейцы и матросы.

В романе Всеволода Кочетова представлена панорама героических усилий питерского рабочего класса для защиты города, как её видел Павел Благовидов: «Павла нисколько не удивило, что среди глубокой ночи люди не спят. Весь Петроград в эти дни не ложился ни на час, ни на минуту. Учреждения, связанные с защитой города, — а они все были связаны с нею — были вновь, как и в мае — июне, открыты и работали круглые сутки. Ни у Смольного, ни во Дворце труда не угасал огонь в окнах, в три, в пять часов ночи там было так же людно и шумно, как в три, в пять часов дня (вспомним ленинское: диктатура пролетариата — это союз, в данном случае союз рабочих и служащих, интеллигенции учреждений. — Ю.Б.) Уснуть на час — значит дать врагу продвинуться на вёрсты ближе к городу. Уснув в эти дни, можешь уже проснуться в плену у белых.

Нет, не это удивляло Павла, не круглосуточный, напряжённый фронтовой труд ижорцев. А его тщательность. В таких невыносимых условиях, невыспавшиеся, голодные, часто простуженные люди могли бы не помнить о качестве работы — сделано, и ладно. Но нет, мастера придирчиво, придирчивей, чем обычно, осматривали каждую заклёпку, каждый стык броневых листов. Что не так — исправь, переделай.

Если бы Павел смог перенестись в эту ночь на другую окраину Питера, на Путиловский завод, к своему дядьке Степану Егоровичу, он и там увидел бы весь рабочий класс в цехах».

И ещё не менее примечательное в те тревожные дни. «Шестнадцатого октября, — читаем мы в романе, — выполняя указание ЦК партии и товарища Ленина об «упразднении девяти десятых отделов», на фронт срочно отправлялся большой отряд взявших в руки винтовки ответственных работников областного Совета народного хозяйства. На позиции выехал и отряд работников Революционного трибунала Западного фронта».

Впечатляюще показана Кочетовым сильнейшая сторона личности Ленина как политика нового типа — его слитность с рабочим классом и всем трудовым народом. Он не давал себе передышки и трудился, как рабочий и крестьянин. Единство его судьбы с судьбой честных рядовых тружеников, взявших в руки винтовки для защиты Советской власти, представлено писателем через видение пролетарского вождя Павлом Благовидовым: «Удивлялся Павел его нечеловеческому умению объять поистине необъятное. Мысленным взором он видел этого человека там, в Кремле, где Ленин дни и ночи проводит возле телеграфных аппаратов, получая сообщения и отдавая распоряжения по всем фронтам. Как может он помнить о каждом полке, о каждом отряде, которые разбросаны на тысячевёрстных пространствах, как ухитряется видеть всё, что в ту или иную минуту происходит под Харьковом или Омском, под Ямбургом или здесь, возле Колпина? Не зря и брат Илья постоянно восхищается Лениным как самым деловым и точным, обязательным человеком, какого только знала и знает история человечества».

Особоуполномоченный Совета Обороны Сталин

Никто так точно не определит стиль многогранной деятельности Ленина-политика, как это сделает Сталин: русский революционный размах плюс американская деловитость. В романе Всеволода Кочетова основой сочетания этих двух составляющих ленинского стиля выступает конкретный анализ конкретной ситуации в оценке текущего момента, представление её массам, какой бы суровой она ни была, с верой в их сознательность и готовность победить врага во что бы то ни стало... Перед строем красноармейцев Павел Благовидов читал призывную статью Ленина в «Петроградской правде»: «Враг старается взять нас врасплох. У него слабые, даже ничтожные силы, он силён быстротой, наглостью офицеров, техникой снабжения и вооружения. Помощь Питеру близка, мы двинули её. Мы гораздо сильнее врага. Бейтесь до последней капли крови, товарищи, держитесь за каждую пядь земли, будьте стойки до конца, победа недалека! Победа будет за нами!» Почитайте выступление Сталина по радио 3 июля 1941 года, и вы найдёте в нём перекличку с ленинской статьёй.

Деловитость, точность, обязательность, железная самодисциплина и воля, вера в массы контрастируют в романе Кочетова с паникёрством и авантюризмом от страха перед нашествием белых Зиновьева и Троцкого.

Григорий Зиновьев — один из множества детей мелкобуржуазной провинциальной семьи Апфельбаумов-Родомысльских — сохранил в себе тщательно скрываемую за ультрареволюционной фразой мелкобуржуазную психологию и, как выяснилось в конце концов, идеологию. Ленин всегда это знал, но кадровый голод в первые годы Советской власти и немалая популярность в массах псевдопролетарских трибунов типа Зиновьева, Троцкого, их организаторские способности — всё это заставляло Владимира Ильича терпеть их на высоких партийных и государственных постах. Но не случайно в годы Гражданской войны он посылал к тому и другому Иосифа Сталина с чрезвычайными полномочиями.

В мандате Сталина, подписанном Лениным, в частности, было написано: «Все распоряжения товарища Сталина обязательны для всех учреждений, всех ведомств, расположенных в районе Западного фронта.

Товарищу Сталину предоставляется право действовать именем Совета Обороны, отстранять и предавать суду Военно-революционного трибунала всех виновных должностных лиц».

Зиновьева бесило, что ему, ответственному секретарю Петроградского губкома РКП(б), председателю Исполкома Коминтерна, можно сказать, вождю мирового пролетариата (так он о себе думал), не воздают должное... По прибытии в Петроград Сталин немедленно приступил к выполнению поручения Ленина, которое тот изложил в телеграмме на его имя, минуя Зиновьева: «Вся обстановка белогвардейского наступления на Петроград заставляет предполагать наличность в нашем тылу, а может быть, и на самом фронте, организованного предательства. Только этим можно объяснить нападение со сравнительно незначительными силами, стремительное продвижение вперёд».

В свою очередь Сталин почти что тотчас телеграфировал в Москву: «Немедля передайте Ленину или, если нет его дома, Склянскому следующее. Сегодня утром после начатого нами усиленного наступления по всему району один полк в две тысячи штыков со своим штабом открыл фронт на левом фланге под Гатчиной, у станции Сиверской, и со своим штабом перешёл на сторону противника».

Факт организованного предательства на фронте был налицо. В тылу, в Петрограде, у Зиновьева под носом сформировалась враждебная сила, называемая сегодня «пятой колонной». Причём в неё входили люди из окружения Зиновьева, бывшие эсеры, перекрасившиеся в большевиков. С прибытием в Петроград Сталина у питерских чекистов появилось второе дыхание, поскольку пресечена была дезорганизаторская деятельность секретаря Петроградского губкома РКП(б). У них, чекистов, расширились возможности обнаружения главных нитей заговора и его обезвреживания накануне наступления Юденича.

Довольно быстро оценив критическую ситуацию на фронте, Сталин запрашивает у Ленина три полка, и Ленин в тот же день удовлетворяет этот запрос. В романе Кочетова Ленин и Сталин понимают друг друга с полуслова при безусловном доверии друг к другу.

Из Москвы последовал приказ Председателя Совета Обороны республики Ленина:

«— Немедленно в Седьмую армию три полка.

За этим приказом — новый:

— Помочь Питеру с Восточного фронта!

...Ленин предупреждал:

— Полки, идущие в Питер, должны быть абсолютно надёжны».

Положение на фронте выправилось, но организованное предательство давало о себе знать. В ночь с двенадцатого на тринадцатое июня разразился мятеж на форте Красная Горка, затем и на форте Серая Лошадь. Сталин настоял на том, чтобы объединённые силы войск и флота начали одновременную атаку на них с моря и с суши. Мятеж был подавлен и особоуполномоченный Совета Обороны республики Сталин мог доложить Ленину: «Ваше поручение выполнено».

Роман «Угол падения» вышел в свет в 1972 году, когда киноэпопеей «Освобождение» было положено начало возрождению народной памяти о Сталине. Художественное слово Всеволода Кочетова явилось существенным вкладом в данный процесс, что до сих пор непрерывно длится по восходящей линии. По Кочетову, Ленин и Сталин: рядом с гением — гений.

Предательский авантюризм Троцкого и Зиновьева

Читаешь роман Кочетова, и непроизвольно приходит на память мысль Гоголя в его «Мёртвых душах»: пора дать отдых добродетельному герою и «наконец, припрячь подлеца». Кочетов делает это, рисуя на страницах своего романа портреты политических чичиковых времён Гражданской войны 1917—1922 годов. Он живописует нам их в образах Зиновьева и Троцкого. Если гоголевский герой выдавал мёртвые души за живые, то эти два политических авантюриста готовы были живые души рабочих, солдат, всех защитников и жителей Петрограда превратить в мёртвые во имя своих «высоких идей». Для иллюстрации сказанного приведём лишь два эпизода из романа В. Кочетова.

«Покачиваясь на мягких рессорах личного салон-вагона на пути из Москвы в Петроград, председатель Реввоенсовета Лев Троцкий, где-то в районе Бологого, вписывал в свой приказ от шестнадцатого октября такие строки: «Задача не в том только, чтобы отстоять Петроград, но в том, чтобы раз навсегда покончить с Северо-Западной армией». У Троцкого было своё мнение, весьма заметно отличавшееся от мнения Центрального Комитета. «С этой точки зрения, — быстро строчил он далее, — для нас, в чисто военном отношении, наиболее выгодным было бы дать юденической банде прорваться в самые стены города, ибо Петроград нетрудно превратить в большую западню для белых».

А выступая семнадцатого октября на заседании Комитета обороны Петроградского укрепрайона, Троцкий говорил то, что иначе, как кощунственным, а по-народному просто подлым по отношению к защитникам и жителям Петрограда не назовёшь:

«— Конечно, я понимаю вас, товарищи, уличные бои сопряжены со случайными жертвами, с гибелью женщин и детей, с разрушением культурных ценностей. Но невинные жертвы и бессмысленные разрушения легли бы не на нас с вами, а целиком на ответственность белых бандитов. Зато ценой решительной, смелой, ожесточённой борьбы на улицах Петрограда мы достигли бы полного истребления северо-западных белых банд.

Павел Благовидов слушал эту речь, не веря ушам».

Зиновьев был с Троцким заодно. И это при том, что до приезда в Петроград Председателя Реввоенсовета он убеждал (скорее — настаивал) Комитет обороны Петроградского укрепрайона в необходимости эвакуации промышленных, в первую очередь оборонных, предприятий и потопления Балтийского флота, дабы он не достался врагу. Случись это, Петроград был бы взят белыми, и, весьма вероятно, английские эсминцы бросили бы якорь у берегов Кронштадта. Но плану Троцкого — Зиновьева не суждено было сбыться. Он был отвергнут ЦК партии и Советом Обороны республики. По словам Ленина, судьба Петрограда означала наполовину судьбу Советской России.

Зиновьевым и Троцким доверенная им партийная и государственная власть рассматривалась как их частная собственность, как их личная диктатура. Не случайно Зиновьев, о чём повествует Кочетов, создал в Петрограде своё Северное правительство и был взбешён, когда его ликвидировал Совет Обороны. Дискредитировало ли поведение двух политических авантюристов идею диктатуры пролетариата в ленинском её понимании? Вопрос риторический. Если же говорить о нравственном смысле их злодеяний, то, по Кочетову, это была их месть Ленину, а затем и Сталину из зависти к их исторической правоте. В конце концов, она их привела к измене Советской Родине.

Но остановимся ещё на одном эпизоде кочетовского романа, в котором обнажена обыкновенная буржуазность мещанских политиканов Зиновьева и Троцкого. Читаем: «Зиновьев думал о том, что Лев Давидович куда ловче его умеет устраиваться: имеет целый поезд с царским комфортом, даже псы вон лежат на ковре.

— Кстати, — сказал он с усмешкой. — Лев Давидович, а это правда, что генерал Мамонтов где-то под Тамбовом захватил твой вагон в твоё отсутствие и получил вместе с ним в качестве трофея какого-то редкостного бульдога? Белые газетки писали, что генерал привёз его то ли в Таганрог, то ли в Новочеркасск.

Не поднимая головы и не отрывая руки от бумаги, Троцкий быстро ответил:

— А я вот в тех газетках прочитал, Григорий, что ты взял к себе повара убиенного Николая Александровича Романова. Не пикантно ли?

У Зиновьева дёрнулись губы. То, о чём сказал Троцкий, было правдой».

Реставрация буржуазности партийных верхов — одна из главных причин трагедии партии, созданной Лениным. Об этом коммунистам России никогда забывать нельзя. Как нельзя забывать и об уроках Гражданской войны.

https://gazeta-pravda.ru/issue/15-31218 ... k-spustya/


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 2 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 12


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Русская поддержка phpBB