Высокие статистические технологии

Форум сайта семьи Орловых

Текущее время: Чт мар 28, 2024 7:05 pm

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Гармония правды
СообщениеДобавлено: Сб фев 25, 2017 12:28 pm 
Не в сети

Зарегистрирован: Вт сен 28, 2004 11:58 am
Сообщений: 11265
ГАРМОНИЯ ПРАВДЫ

«Самое сильное чувство, с каким я пришел в революцию, — чувство России, Родины»
Константин ФЕДИН

Слово «писатель» нынче нередко ставят после запятой, а перед этим указываются регалии данного лица. Это все равно, как если бы и по сей день Пушкина называли «камергером», Гончарова – цензором, Салтыкова-Щедрина – вице-губернатором, а Льва Толстого – графом.
Тяга к звонким наименованиям и ярким позументам всегда тешила самолюбие сановника. Написали ему книгу в порядке подчиненности, и вот он уже называет себя «писателем». Отсюда и отношение к тем, кто пишет. Но писатель – не чин, а имя, завоеванное написанным в глазах читателя, остальное же лишь биографические подробности. В советскую эпоху писатели стали объединяться для решения общих дел в союзы, для чего в Ленинграде, например, им передали бывший дворец графа Шереметева на улице Воинова (Шпалерной), 18, назвав его Домом писателя имени В.В. Маяковского, жившего неподалеку. В этом доме писатели работали в Великую Отечественную войну, пережили блокаду, о чем напоминала при входе мемориальная доска со списком погибших. В 1993 году Дом этот, поджигаемый дважды, в конце концов основательно погорел, но был потом отрементирован, однако писателей, коих насчитывалось четыреста человек, обратно не пустили, переселив в заметно худшее помещение, здесь же оборудовали некий «Sheremetev Palace», гостиницу о пяти звездах из... семи номеров.
Вспоминаю этот красивый, с видом на Неву дворец, тоже только что отремонтированным, но для нужд литературно-общественных, когда в августе 1963 года в стенах его проходила сессия Европейского сообщества писателей. От Советского Союза – вслед за М.А. Шолоховым и А.А. Сурковым – выступил К.А. Федин, начав свою речь так: «Немногие, наверное, знают об одном историческом акте, имевшем место в Советском государстве сейчас же после Октябрьской революции 1917 года: уже в декабре этого года был издан декрет, в силу которого сочинения авторов могли быть объявлены достоянием республики. Существо этого акта было продиктовано жизненными интересами. Они состояли в необходимости сделать широко доступными наиболее ценные в духовном отношении литературные произведения. Это был первый шаг революции по дороге к социалистической культуре». Мне довелось готовить газетный вариант выступления Федина для «Известий», где я тогда работал, и политически задиристое начало, учитывая тему сессии – СУДЬБА РОМАНА КАК ЖАНРА, – насторожило, помню, собравшихся в Белом зале, что выразилось в громком кашле и ернических хлопках. Но Константина Александровича эта реакция, похоже, лишь раззадорила, и он, чуть усилив голос, продолжал: «Дискуссия, как бы она ни развивалась, сведется к вопросу о месте и роли романа в истории и в современности. Она может привести и к спору с самой историей. Но и в таком случае романисты будут лишь одной стороной. Другая будет молчать. Что же это за молчальник? Очевидно, читатель романов, поскольку он представляет собой субъект истории не в меньшей мере, чем романисты».
Говоря про заботу советской власти о читателях, Федин имел в виду Декрет ВЦИК от 29 декабря1917 года о Государственном издательстве, которому было поручено «немедленно приступить» к «дешевому народному изданию русских классиков» – и многотомному научному, и однотомному массовому, – передав для этого произведения «корифеев литературы» в собственность народа. В ту пору самого Федина в России не было. Окончив три курса Московского коммерческого института, он поехал в 1913 году совершенствоваться в немецком языке в Германию, и с началом Первой мировой войны оказался на положении пленного, жил в городе Циттау, чья восточная часть, Герлиц, находится сейчас в Польше, играл в местных театрах. Родился Константин Федин 24 (14) февраля 1892 года в Саратове, в семье приказчика писчебумажного магазина Александра Ерофеича и дворянки Анны Павловны. Отец хотел видеть сына коммерсантом, но того тянуло к книгам, к литературе. В девятнадцать лет он напечатал стихи и миниатюры свои в «Новом Сатириконе» у «самого Аркадия Аверченко»! Вернувшись на родину в 1918 году, К.А. Федин работает в Наркомпроссе, затем в Сызрани редактирует газету «Сызранский коммунар» и журнал «Отклики», выступает там и как автор. В 1919 году его призывают в Красную Армию и направляют в Петроград, где он участвует в боях с войсками Юденича, сотрудничает в «Боевой правде», а после разгрома белогвардейцев занимается литературным трудом.
Поставить вопрос о читателе было важно перед европейскими литераторами потому, что в их среде давно уже говорили и писали о «кризисе» классического романа, проповедовали «антироман» и «новый роман», а за этим скрывалось не что иное, как новое наступление декаданса на реализм. Представители якобы «нового» литературного течения присутствовали здесь же и позже выступали – и англичанин Уильям Голдинг, автор нашумевшего «Повелителя мух», и француз Ален Роб-Грийе, основной идеолог «нового романа», автор «Лабиринта», где люди, предметы, рисунки описывались с равной степенью беспристрастности, и француженка Натали Саррот, родоначальница «антиромана», которая оказалась хорошо говорившей по-русски Натальей Ильиничной Черняк. У нее-то я и взял интервью, однако объясняла она свои «концепции» столь многоречиво и путанно, что «Известия» напечатали только ее восторженные слова о разрядке международной напряженности да о встрече с «местом моего рождения». Разделению западного читателя на «элитарного», для кого предназначался «новый роман», и остального, массового, кому надлежало довольствоваться «поп-культурой», что мы наблюдаем и в теперешней России, Константин Александрович противопоставил организацию литературного и издательского дела в Советском Союзе, где читатель стал активно действующим лицом, подлинным «субъектом истории», для чего с Октябрьской революцией началась ликвидация безграмотности, приобщение всего населения к ценностям мировой культуры согласно четкой ленинской формуле: «Искусство принадлежит народу. Оно должно уходить своими глубочайшими корнями в самую толщу широких трудящихся масс. Оно должно быть понятно этим массам и любимо ими. Оно должно пробуждать в них художников и развивать их».
Собравшиеся постепенно стали слушать Федина с возрастающим интересом. В Европе его знали давно. Уже первые рассказы – «Анна Тимофеевна» – о том, как мать борется за жизнь больной эпилепсией дочери, и «Сад» – о садовнике, сжигающем имение хозяев, которые уехали от революции «и словно все с собой взяли», – напечатали в Германии и Бельгии, а первый роман «Города и годы» (1924) еще и в Испании и Италии. Действие романа происходит то в Германии, то в России, охватывает начало империалистической войны с 1914 года, Октябрьскую революцию, Гражданскую войну, германскую революцию, скоро подавленную, а заключительные страницы посвящены новой экономической политике, когда были разрешены и буржуазная собственность, и частный капитал, но власть в своих руках прочно держала ленинская, большевистская партия. Поставив в центр повествования мечущегося в выборе жизненной позиции Андрея Старцова и стойкого коммуниста, немецкого художника Курта Вана, писатель развертывает перед читателями панораму революционной борьбы, в емких реалистических образах, в своеобычной стилевой манере показывает сложные идейные противоречия в среде интеллигенции, осмысление ими «жизненного опыта, которым щедро наделила революция».
Но и многие из присутствовавших тогда в Ленинграде на сессии совета Европейского сообщества писателей тоже придерживались антибуржуазных идей, тем не менее в творчестве уходили в расплывчатый модернизм, что привело к отрицанию самого романного жанра, дававшего наилучшую возможность правдиво и полно отображать действительность, породило некое чтение для избранных, против чего и выступил Федин, отстаивая литературу и как средство воспитания:
«Поэтому я заговорил о первых свободных изданиях художественной прозы, поблекшие страницы которых ярко видятся нашей памятью, – говорил он опять своим привычно негромким голосом, исподволь заставлявшим слушать внимательно. – Когда они выпускались, предстояло дать книгу читателю, которому она прежде была малодоступна. Но это не все. Главное – надо было стимулировать быстроту и возникновение роста новой, массовой, читательской среды. Страна жила лозунгами. В числе самых зовущих был такой: «Долой неграмотность!». На фронтах, между боями, красноармейцы садились за букварь. Но читать – это не только узнавать факты. Читать – значит вырабатывать вкус, постигая прекрасное. В необъятной аудитории чаще, нежели в узком кругу, появляются люди, потенциально несущие в себе художника. Так начиналась советская литература. Она складывалась из кругов интеллигенции, сотрудничавшей с революцией, и – чем дальше, тем интенсивнее – из пополнений, которые формировала сама революция в среде рабочих и крестьян».
Будучи вдумчивым оратором, Константин Александрович прочел едва ли не целую лекцию, воспринимавшуюся зарубежными коллегами с заметным, видимо самими не замечаемым, увлечением: «Познавательно-эстетической базой зарождавшейся советской литературы была русская классика. Она неисчерпаема по внутреннему богатству. И она обладает своей эстетической особенностью. Литературный Х1Х век утвердил тот тип художника-реалиста, о котором можно сказать, что русский писатель не только писатель: он «деятель» – человек, вместе с другими людьми делающий жизнь, строящий не один свой замкнутый в себе мир, но мир общечеловеческий... Уже при Чехове в России возникло декадентство. Им ознаменован конец Х1Х века, когда русская поэзия первой начала наступление на реализм. Поэты – оруженосцы чувства – раньше других литературных цехов оказываются у флагштоков, едва флотилии истории берутся менять курс. Новый век, на самом рубеже своем, сложил оформившееся в декадентстве течение символизма. Оно приобрело известную законченность и выдвинуло видных поэтов. Но уже к спаду первой русской революции – к 1907 году – оно раскололось на две фракции – и затем, на протяжении лет, с муками отдавалось полемике о своем кризисе... В литературной жизни огромной страны главная роль в эти полтора десятилетия перед мировой войной 1914 года принадлежала реализму. Горький объединил вокруг издательства и сборников «Знание» сильный коллектив русских прозаиков – среди них были Бунин, Куприн. Опорой всего направления оставалась демократическая аудитория интеллигенции и передового городского пролетариата. Реалисты составляли ряды органического противника символизма как в области эстетики, так и политически... Поскольку судьбу всякого литературного движения определяет в конце концов литератор, непременно вместе с читателем, постольку в соревновании перевес сохранился за реализмом. Аудитория других направлений и школ была чересчур узка, чтобы дальше поддерживать их жизнь. Разумеется, уход со сцены таких или других школ не означает бесследности труда всех писателей, им принадлежащих. Одному из зачинателей символизма – Александру Блоку – суждено было сказать слово бессмертной ценности для зачина советской поэзии. И, говоря о поэзии, никто не упустит примера Маяковского, начавшего свой горячий путь с футуристами...»
В молодости Константин Федин тоже прикасался к модернизму, вступив в 1921 году в группу «Серапионовых братьев», чье название взято из цикла новелл немецкого писателя Э.Т.А. Гофмана и означало удаленность от политики, а также тщательную отработку формы произведений (что поддерживал и М. Горький), придумав и особое приветствие при встрече «Здравствуй, брат, писать очень трудно!» В группу эту входили И. Груздев, М. Зощенко, Вс. Иванов, В. Каверин, Л. Лунц, Е. Полонская, Н. Никитин, М. Слонимский, Н. Тихонов, В. Шкловский, бывал В. Познер. Но жизнь брала свое, разведя их именно по идейно-творческой практике. Илья Груздев станет биографом А.М. Горького, Михаил Зощенко займется сатирой и психологией, Всеволод Иванов создаст повесть о революции и Гражданской войне «Броненосец 14-69», В. Каверин – многоплановые «Два капитана», Н. Никитин – роман «Северная Аврора», М. Слонимский – романы о советских инженерах, видное место в советской поэзии займет Николай Тихонов, и в определенной от него дистанции – Елизавета Полонская. А вот Виктор Шкловский вслед за Львом Лунцем и Владимиром Познером эмигрирует, но в отличие от тех вскоре возвратится обратно, занявшись художественно-литературоведческим творчеством. Формалистические изыски Лунца, главного организатора «Серапионовых братьев», с его ориентацией на западную культуру, либералы сейчас пытаются выдать за нечто «великое», что начал в шестидесятые годы Каверин, подписывавшийся до 1930 года своей настоящей фамилией Зильбер, отвергая любую критику в адрес «серапионов». А вот Федин, отвечая в 1932 году на анкету издательства «Федерация», напишет: «Мое вступление в общество серапионов ознаменовалось схваткой с покойным Львом Лунцем и едва не обратилось в разрыв. Я привык в редакциях газет к тому, чтобы слово служило делу, а тут оно было игрой».
Вслед за романом «Города и годы» Федин пишет в 1928 году роман «Братья» о революционных событиях в России, рассказав о трех братьях Каревых: Матвее, известном враче, Никите, музыканте, сочинившем симфонию на патриотическую тему, и Ростиславе, большевике, погибающем за народное дело. Его именем названа улица, что с растерянностью и гордостью воспринимают его братья: «…вся горечь и вся радость, отчаянье и восторг какой-то, не пойму, – все вместе, вся наша жизнь – в одной этой дощечке... «Улица товарища Карева» – что это?» Оба романа были переведены на немецкий, французский, испанский, польский и чешский языки, но с приходом к власти Гитлера сожжены. В 1933–1935 годах Федин написал первый в советской литературе политический роман «Похищение Европы», где не в пример нередко встречавшемуся окарикатуриванию представителей Запада рисует семейство «королей древесины» ван Россумов вполне реальными и даже симпатичными людьми, завязывающими деловые отношения с Советской Россией, чему способствуют и полнокровные образы советского торгпреда Ивана Рогова, советского руководителя Сергеича и молодежи – Сени Ершова, Шуры, Ермолая. Многомерное изображение западной жизни стало и результатом пребывания писателя в Европе, а лечение от туберкулеза в Швейцарии будет и поводом для создания в романе «Санаторий Арктур» (1940) яркого образа Левшина, который и в самые трагичные минуты жизни чувствует неотделимость от советской родины. Тогда же Федин начинает писать книгу «Горький среди нас» (1941–1968), передавая свои искренние чувства к великому писателю, для него всегда остававшемуся добрым наставником, заботливым старшим другом. И – учителем в жанре широкомасштабного романа.
«С середины двадцатых годов рядом с революционной поэзией, набравшей высоту раньше, поднялся роман, который затем десятилетия представляет советскую литературу дома и за рубежом, – продолжал Константин Александрович обстоятельное выступление перед европейскими писателями. – В основе его новизны лежит тематика, почерпнутая из исторического опыта современности. Любой спор в области эстетики необходимо приводить к столкновению мировоззрений, потому что видение мира только и побуждает романиста избрать тот, а не другой материал для своего произведения. Взгляд на человеческое общество как на разумно организуемый людьми мир отвечает тому, что я нахожу в действительности, и она обогащает меня доказательствами моей правоты. Ведь я стал обладателем их, моя работа уже обусловлена природой добытого материала, и я вижу форму, органичную ему. В руках романиста с негативным взглядом на мир оказывается совсем иной материал, диктующий иные приемы... Широта материала действительности, охвачиваемого реализмом, не исключает, а предполагает многообразие изобразительных приемов писателя. Реалисты дорожат традицией. Но, признавая неизбежность видоизменений художественной формы и зависимости от фактов исторического процесса, они не втискивают материал новой действительности в старую одежду. Реализм советской литературы мы называем социалистическим. Изменилась жизнь. Революция коснулась всех. Мы – все. И наша литература – литература всех».
Федин далее говорил о том, что теперь невольно рождает невеселые мысли о прекрасной, разваленной врагами стране нашей, о ее разнообразной и многонациональной культуре, как и желание видеть ее, пусть в контурах, но явственно зовущих к наполнению обновленным социалистическим содержанием:
«Стилевые различия мастеров советской романистики многоплановы. Существует единственная возможность содействовать в международных связях писателей. Это переводы книг. Объяснение специфики какого-нибудь литературного движения лишь подсобный способ знакомства с ним. Как нельзя увидеть скульптуру по описанию ее, так нельзя воспринять романа по рассказу о нем. Множество тонов выпадает из музыки советского романа, если мы не услышим голосов писателей Украины, Казахстана, Белоруссии или Грузии, Армении, Литвы, других наших республик. Чтобы представить лучше диапазон советской художественной прозы, следовало бы перечислить немало имен и старшего, и молодого поколений. Назову тех из них, которые давно, а поэтому лучше знакомы европейскому читателю и наиболее характеризуют каждый свою индивидуальность. Фурманов и Алексей Толстой, Шолохов и Леонов, Фадеев, Эренбург, Паустовский – вот художнически несхожие романисты, на протяжении многих и многих лет образно несущие тему советского человека за пределы родной страны».
В годы Великой Отечественной войны Федин, как и другие писатели, направляет свое перо на борьбу с немецко-фашистским врагом, ездит на фронт, пишет пламенные, с точно поставленными задачами статьи. Большой внешнеполитический резонанс вызвала его статья «Волга – Миссисипи» в августе 1942 года, через Совинформбюро отправленная в Америку. «Мы отдаем драгоценные силы, чтобы остановить лавину танков Гитлера, чтобы перебить ненавистных солдат, брошенных наперерез Волге. Волгу отдавать нельзя. Мы ее не отдадим, – писал Федин. – Но, дорогой друг американец, не забывай, что Волга – это и Миссисипи, что Гитлер стоит где-то в ста километрах от нее. А для того чтобы отстоять такие реки, как Волга и Миссисипи, нельзя терять времени». А в марте 1943-го, когда немецкие войска были отброшены от Сталинграда, он в «Записках русского» подчеркивает тому же адресату: «Есть две черты, которые проявляют русские особенно в моменты опасности: приспособляемость и решимость... Приспособляемость, то есть способность трудиться в самых изменчивых условиях, быстро приноравливаться к ним, и решимость, то есть готовность без колебаний пожертвовать любыми плодами своего труда, если это нужно для важной цели».
В 1944 году Федин побывал в освобожденном от блокады Ленинграде, познакомился с хранительницей музеев Петергофа, увидел руины дворцов и написал очерк «Ленинградка», дополнив раздумья о русском человеке: «Ленинградец расширял своею сущностью понятие о русском. Многого нельзя было бы уяснить в нашем характере без того, чем проявился он в петербургской, ленинградской культурно-исторической оправе. Существо ленинградского патриотизма раскрылось в том, что он оказался глубоко русским и в то же время советским. Ленинград дал пример того, как защищает советский человек родину своих революционных идей, свою новейшую историю. Строгий, дисциплинированный, суховатый, почти педантичный, ленинградец в войне против фашистов показал себя горячей, кипучей, фантастической натурой. Страсть – вот что обнаружил ленинградец прежде всех своих иных качеств, страсть человека, от природы лишенного способности покориться воле врага. Пройдя огонь испытаний, патриотизм ленинградца не утратил особой ленинградской окраски, но раскрыл свою природу как одну из самых страстных черт русского характера – готовность на любые жертвы ради отчизны». Перечитывая эти строки, думаешь – сколь же кощунственны и неполноценны разглагольствования нынешних либералов о том, что не выгоднее ли было сдать город, поберечь население, архитектурные ансамбли, между прочим, сейчас преспокойно уничтожаемые в угоду огромным прибылям лиц, что зовутся по-чиновничьи равнодушно уже и не строителями, а «застройщиками», люди не жителями, а «дольщиками», да частенько «обманутыми», чего не могло быть при советской власти.
Еще в войну приступил Константин Александрович к основному труду своему – эпической трилогии «Первые радости» (1945), «Необыкновенное лето» (1948) и «Костер», задумав «завязать в один узел поколение революции и Отечественной войны. О том, что ему удалось глубоко и впечатляюще выполнить замысел, свидетельствует Сталинская премия первой степени, полученная за первые два романа. В третьем он успел закончить к 1961 году первую часть – «Вторжение», но и она говорит о многом. Стремясь развернуть перед читателем на фоне больших исторических пластов «биографию героя», Федин создает художественно обобщенный «образ Времени», наполненный разноречивыми человеческими характерами, тщательно прорисованными и правдивыми. На заглавном месте находится коммунист Кирилл Извеков, набирающийся опыта у старого большевика Петра Рогозина, участвовавшего еще в революции 1905 года, а рядом мы видим многих представителей рабочего класса, интеллигенции, старых сановных и купеческих кругов. Спор же писателя Пастухова с актером Цветухиным – трилогия им открывается – заставляет вновь вспомнить сказанное Фединым перед европейскими литераторами об отличии жизненого реализма от модернистских, формалистических выдумок, актуальное в наши дни особенно, поскольку модернизм помогает, с одной строны, туманить умы молодежи, а с другой – внедрять в тумане этом отчетливые антисоветские идейки, клевеща на революционное прошлое страны и народа:
«Литература стоит сейчас перед попыткой воздвигнуть чуть ли не повсюду на Западе знамя романа Джойса, Пруста, Кафки. Мы отклоняем это знамя. Мы не верим, будто в поисках новаторства нужно возвратиться к декадансу. Отказ поддержать такую попытку строится не на песке. Едва ли всем известно, что у нас издано было собрание сочинений Марселя Пруста. Если его слава не утвердилась, то не потому, что ей «помешал» кто-либо. А если бы советские романисты последовали за интуитивизмом Пруста, было бы логично воскресить и некоторых отечественных модернистов. Я думаю, что Джойс тоже не является тайной для всех наших романистов. Кафка известен, вероятно, немногим. Я знал его по Германии времен Первой мировой войны, когда дадаизм лишь начинал раздваиваться на немецкий экспрессионизм и французский сюрреализм. Кажется, с тех пор я не искал его книг. Кафка писал, конечно, с большой формальной элегантностью, и у него была своя личная правда, но она не была правдой для тогда сколько-нибудь значительного круга читателей. Что же преследуется теперь настойчивым расширением круга? Опять приходим мы к существу мысли о разнице между романистом, отвечающим за одного себя, и романистом, отвечающим перед всеми за все им содеянное».
Либералы-модернисты текущего времени мстят Федину за его четкую позицию в отношении своих основополагателей, за неприятие антисоветских действий и выступлений А.И. Солженицына и А.Д. Сахарова, поскольку он всегда защищал русский народ от всяческих нападок и клеветы, и прав, прав Николай Семенович Тихонов, назвавший Федина «человеком дружбы народов и торжества веры в человечество». Истинно патриотические произведения Федина уже не изучаются в школе, а в учебниках вузовских упоминаются необъективной скороговоркой. Поставленные в 1956–57 годах режиссером-фронтовиком Владимиром Басовым по ним фильмы с актерами Виктором Коршуновым, Владимиром Емельяновым, Михаилом Названовым, Владимиром Дружниковым, Татьяной Конюховой если и удается посмотреть, так лишь по интернету. Не показывают и телесериал Григория Никулина «Первые радости» (1978) – там снимались Юрий Демич, Роман Громадский, Юрий Родионов, Евгений Лебедев. Забыты снятые в 1973 году Александром Зархи «Города и годы», и они же – Евгения Червякова (1930), а ведь это единственная сохранившаяся картина режиссера, ушедшего на Великую Отечественную войну добровольцем, хотя мог бы спокойно эвакуироваться с «Ленфильмом». Он участвовал в съемках Боевого киносборника № 2 (август 1941 года) и сам сыграл роль Наполеона в сюжете, когда тот отправляет Гитлеру телеграмму: «Не советую зпт Пробовал зпт Не получилось тчк Наполеон», а в феврале 1942 года пал смертью храбрых.
Но как бы ни скрывали антисоветчики истинное движение истории, она всегда остается на виду у людей. «Путь истории есть путь горный, – писал Федин 15 мая 1945 года, когда на фронтах закончили прием пленных немецких солдат. – Советское необъятное государство народов-братьев в своем историческом пути, подымаясь выше и выше, достигло вершины, откуда раскрываются просторы, осиянные славой». А с вершины виделось советским людям Будущее – без войн, без угнетения, без разделения на богатых и бедных. И хотя с тех пор пришлось насильно спуститься в затемненную лощину, мы верим, что вновь наступит время, которое было и о котором писатель верно сказал: «Нам светят ясные маяки, поставленные на необоримых бурями скалах. У нас испытанный кормчий, ведущий могучий наш корабль, – закаленная в боях партия коммунистов».
Такими маяками являются книги Героя Социалистического Труда, депутата Верховного Совета СССР, академика Академии наук СССР, руководителя Союза писателей СССР до самой смерти 15 июля 1977 года, а все созданное и сделанное им навечно вписано в историю русской советской литературы. Вписано в согласии с его же словами: «Познание правды действительности толкает художника к поискам правды изображения и обусловливает гармонию между ними». Сам он эту гармонию постиг в совершенстве и объяснял, что помогало ему и что вело вперед: «Самое сильное чувство, с каким я пришел в революцию, – чувство России, Родины. Это чувство не упразднялось революцией, а составляло единство с ней».

Эдуард ШЕВЕЛЁВ

http://sovross.ru/articles/1518/30692


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ 1 сообщение ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 55


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Русская поддержка phpBB